А вот обещанный историко-гастрономический рассказ Т. Толстой

Желтые цветы
Лютой ненавистью я ненавижу салат "Мимоза".

Нельзя сказать, чтобы он был невкусным, - нет, почему, вполне съедобная, в меру вредная пищевая глина, пародия на селедку под шубой. Ненавижу я его по соображениям эстетическим и идеологическим; я через него всю эту среднебрежневскую эпоху ненавижу, перемежающуюся хромоту застоя, постоянную, не дающую ни на минуту забыться нехватку всего, необходимого для жизни: билетов, мяса без костей, книг, лекарств, книг, кранов-смесителей и каких-то болтов и прокладок к ним, книг, детских игрушек, гречки, купальников, книг из серии "Библиотека поэта", батареек нужного размера, мест в гостинице, лосося в собственном соку, книг из серии "Литературные памятники", кофе, питьевого чая (непитьевой был в продаже всегда), книг, стирального порошка, дрожжей, книг, оправ для очков, сапог, книг. Книги как бумажный продукт в магазинах были, но только поддельные, комсомольские, с говнозадором: "С ветром споря", или стихи Игоря Кобзева - про то, например, как грабитель напал на кассиршу, а та смело вступила с ним в борьбу ("Кассирша знала: бой они вели // Не только за народные рубли"), или проза Антонины Коптяевой - не хочу даже начинать думать, кто такая. Все, кто сумел, нашли какой-нибудь блат, но и у блата была своя иерархия. Так, я, конечно, пристроилась к Союзу писателей и еженедельно получала свою гречку, чай со слоном, банку рыбных консервов, зефир в шоколаде, полиэтиленовый кулечек развесного "Мишки на севере"  и, в общем, каталась как сыр в масле, но уже в Лавке писателя на Кузнецком мосту выходил облом: я была всего лишь Член Семьи Покойного Писателя, жалкая маргинальная козявка, и хорошо помню, как мне отказались продать "Тараканище" Корнея Чуковского, - кишка тонка, это не для вас, девушка.

В то же время летом сияло прекрасное солнце, а зимой шел чудесный снег, и если б даже с неба сыпались головешки или конский навоз, - мы бы тоже как-то перетерпели бы, приспособились, носили бы колпаки, сделанные  из картонной тары, что ли.

Но все же хотелось жить с достоинством, поелику возможно, и женщины семидесятых, в творческом порыве, изобрели салат "Мимоза".

Я, конечно, не знаю точно, кто и когда его изобрел, но помню, что с начала 70-х он начал набирать бешеную популярность, и в вечных разговорах о том, кто что как приготовил, "Мимоза" обсуждалась самым оживленным образом, как удивительная, яркая и, я бы сказала, динамическая новинка. "Мимозу" можно было приготовить из всего: она бывала с рыбой и без рыбы, с сыром и без сыра, с луком и без лука, в зависимости от настроения и от того, какой продукт был в дефиците на тот конкретный момент. Главное в ней было - майонез и натертые на терке вареные желтки, из-за сходство коих с шариками мимозы салат и получил свое название.

Семидесятые - это повесть Юрия Трифонова "Обмен" (она написана в 1969 году, но время тогда стояло куском, и с середины 60-х по середину 80-х почти не менялось, а потом изменилось все сразу). Это повесть про интеллигенцию, про совесть, про предательство, про продажу души. Нет, не так, это нежнее, чем продажа, это именно обмен. Какая при застойном социализме "продажа"? - никто не торгует, так что и не продает. Ты если даже хочешь купить что-нибудь - книги, гречку, билеты, сапоги, дополните список сами, - ничего у тебя не выйдет, либо их нет, сапог этих, либо денег твоих не хватит. А вот обменять можно: работаешь в мясном магазине - меняешь мясо на билеты в театр (например), а эти билеты - на меховую шапку, и так, понемногу, можно дойти до чего-нибудь остро нужного. Интеллигенты, правда, не работают в мясном магазине, но где-то же они работают? Я вот работала в издательстве, и у меня тоже был свой товарец, хе-хе: я обменяла пачку труднодоставаемых книг нашего издательства Восточной литературы, - сказки народов Кении или там Южного Йемена - на глазную операцию вне очереди.  А это вам не жук чихнул.

Но я интеллигент не настоящий,  а богемной молью траченый. Я в юности и на рынке торговала, правда, один только день, скучно мне стало стоять и от мух отмахиваться. А дело было так: у моей мамы из сумочки украли 100 рублей, большие деньги, между прочим. Обидно. А у нас на даче случился огромный урожай яблок. Девать их было некуда. Мы с братом решили набрать мешок яблок и продать на рынке, а деньги отдать маме, чтобы не жалела об украденном. Так и сделали, и я простояла несколько часов под деревянным навесом рядом с мужичком-куркулем, который тоже привез яблоки, желтые. А мои были с красным полосатым боком, штрифель. Пятьдесят копеек платишь за выдачу весов - двухтарелочных, с красными гусиками-носиками; на одну тарелку кладешь яблоки, на другую - гирьки, пока весы не уравновесятся и гусики не встретятся носиками; часа полтора было очень увлекательно. На 60 рублей я наторговала. Потом стала зевать. Захотелось домой. Покупателей было мало. Мужик ворчал, ругая народ. Мимо шли дети лет семи-восьми, я подозвала их и дала им яблок, они с опаской взяли. Мужик онемел.  Потом пришел в себя, тряхнул головой и трагическим, удушенным голосом вопросил: "И чтой-т-ты такая простая? Али в горе жила?!"

Так вот, герой Трифонова, интеллигент, женат на куркульского склада женщине, Лене.  Мать у героя - ясен пень, интеллигент, любовница Таня - тоже интеллигент, - она герою в постели шепчет стихи Пастернака, и он думает, что она была бы ему лучшей женой - но и Лену эту свою куркульскую он любит, хотя она за годы брака с ним и отяжелела (читай: ела лишнее), но эта ее прибавочная плоть все же желанна ему, и он ею и пленен и подмят. А она, дрянь такая, любит комфорт, любит жилплощадь, любит вкусную, редкую, труднодоступную, деликатесную еду - сайру. И - незаметно для себя - он совершает обмен, подмену, предает идеалы интеллигенции и переходит на сторону вот этого грубого потребительства.

Совершенно замечательная повесть, да и вообще Трифонов писатель совершенно замечательный, и сейчас, когда эта эпоха безвозвратно отошла, проза Трифонова - едва ли не единственное окно в ту жизнь, в то время и в те интеллигентские душевные муки. Ибо каждый будет предан, и каждый предаст, но интеллигенту, в отличие, скажем, от куркуля, предавать тяжело, болезненно: ведь у него есть совесть, и ее так просто не задушишь.

Спектакль по повести "Обмен" был поставлен в Театре на Таганке. Я ходила на него. Там была такая сцена: герой, с авоськами в руках, - а в авоськах баночки, баночки, баночки - стоит перед глухой кирпичной стеной. И медленно и задумчиво сам себе говорит: "Лена любит сайру. Ле-на лю-бит сай-ру...".  Вот как бы это понял сейчас зритель из поколения тридцатилетних? А интеллигенция, сидевшая в тогдашнем зале ошую и одесную, читала текст, как открытую книгу: ну и сволочь эта Лена. Зажралась совсем. Сайру ей подавай.

Сайру в собственном соку доставали. Бывало, в магазине ее внезапно выбрасывали - и тогда можно было прикупить несколько баночек, но не десять, как думают сегодня ностальгирующие по советским временам идиоты, - десять вам никто не отпустит, - а две, максимум три в одни руки. Если вы пришли с детьми, то детские руки тоже считались, и тогда больше. Поэтому, когда гуляешь с двумя малыми детьми, то имело смысл не бродить по аллеям парка, а прогуливаться по улицам, поглядывая в окна магазинов: не выбросили ли чего-нибудь? не выстроилась ли помимо обычных очередей одна особо злокачественная очередь? а, выстроилась?! - кидаешься туда, потрясаешь детьми, другие тоже потрясают своими; минут через сорок - час ты с продуктом. Румяные и довольные... так прошла молодость. Сайру в масле купить было легче, но ели ее, ругаясь: вот зачем испорчен драгоценный продукт? Это как если бы сейчас торговали развесным трюфелем - в томате, с луком и тертой морковкой.

Сайра - один из компонентов "Мимозы" рыбной. Добытую баночку приберегали к празднику. Вместо сайры можно было  намять вилкой консервированного лосося, популярны в этом качестве были и шпроты. Получалось нежно.

"Нежность" тут вообще ключевое слово.

Второй компонент - вареная, натертая на терке картошка или, у некоторых хозяек, морковка. Это неправильный компонент, добавляемый для сытости, но из песни слова не выкинешь. К тому же картошка и морковка, пусть черные и гнилые, были в совке всегда. Коммунисты, пляшите, ударяя в ладоши: всегда. Если вам не хотелось черного-гнилого, или вы были богатенький, можно было купить картошку на рынке, да не очень дорого она там и стоила, потому что росла вон там, в Подмосковье, делов-то. И вдоль дорог всегда ее продавали - едешь летом на машине, а у обочины выставлено ведро картошки, другое с георгинами - купи. В Питере мы всегда покупали картошку в Буграх - что за аномалия такая в Буграх, не знаю, но там всегда продавалась картошка у обочин.

В благородную и дорогую "Мимозу" класть картошку, конечно, было преступно. Зато сыр - это был компонент обязательный. Спрашивать, какой сорт, неуместно, в совке сорта сыра существовали только номинально: "костромской" с крупной дырочкой, "российский" с мелкой дырочкой, "советский" твердый - и обчелся, мало ли что в книгах-то пишут, а на вкус они к семидесятым годам перестали различаться. Зависело от места производства, мог попасться совсем приличный. Еще был иногда литовский с тмином (ну, все литовское вообще с тмином), латвийский копченый (он употреблялся в особый салат), пошехонский (без лица и характера), и, к счастью, очень часто - рокфор, правда, бракованный, белый насквозь, незрелый. Спросишь рокфору полкило - продавщица скорбно отвечает: "Сыр с плесенью". Или предупреждает: "Сыр с душком!" Бывал и камамбер советской выделки, тоже незрелый, но это легко поправлялось: кладешь его на полочку в теплое место, и когда завоняет помойкой - значит созрел. В "Мимозу" сыр было желательно класть средне-мягкий, поострее, опять-таки преследуя цель добиться нежности.

Потом шел мелко нарезанный и ошпаренный лук. (Можно было дать луку постоять в кипятке несколько минут, а потом облить его холодной водой). Вот казалось бы, лук-то тоже должен был быть всегда? Ан нет, ошибочка. Был один год - не помню, который именно, - когда лука не было, - позорище, пришлось закупать в Польше - и радио врало, что это оттого, что климат у нас вот такой, дождливый и тяжелый, и лук не уродился, сорри, "и мы все сразу ощутили, как нам не хватает этого полезного и вкусного продукта". Косыгин тогда был премьером, - а он считался не подлецом и даже человеком порядочным - но и он выступил с сообщением, что неурожай объясняется непогодой! Где именно непогодой? Одна шестая часть суши! Так власть плодила либералов и диссидентов - отнимая базовые овощи.

Еще один компонент - яблочко. Крупная терка. Ноу комментс, яблоко в России не переводилось никогда. Вот и я им приторгнула.

И, наконец, яйца. Тоже не сказать чтобы дефицитный был продукт, хотя невкусный, как и сегодня - потому что кур кормили рыбной мукой, и яйца пахли рыбой. Но если вы все равно кладете яйца к сайре или шпротам, то какая вам разница, правда? На банку консервов, считайте, уйдет штуки четыре яиц. Варите их, отделяете белки от желтков, трете то и другое, отдельно, на  мелкой терке - и укладываете все вышеперечисленное слоями, прослаивая все слои, кроме последнего, майонезом. А сверху будет этот тертый мимозный желток.

В Питере майонез был прекрасный, он тек, как разбавленная сметана, и в нем было мало уксуса. За ним охотились. Когда его продавали в маленьких ("майонезных") баночках, то его можно было накопить и запасти. А когда продавали в мягких пластиковых, то случалась беда: крышечки на этих баночках не держались и держаться не могли, они практически не прилегали к баночкам ("советское - значит отличное!"). и майонез вытекал к вам в сумку. Поэтому с собой носили полиэтиленовые пакетики - купишь майонез, он потечет, но далеко не уйдет, и мы его дома ложкой из пакетика выскребем. И съедим. Но пакетики ведь тоже дефицит. Поэтому если у вас запачкались пакетики, то их надо отстирать и просушить на веревочке над газом, прищипив прищепками. А потом хранить в том ящике, где веревочки.

В Москве майонез был хуже, но тоже ничего.  Главное - молодежь, учись - в те далекие времена майонез был жидким, а не таким как сейчас. Почему? Да потому, что из него было украдено все, что можно, вот он и струился. В Питере из него украли уксус, а в Москве, наоборот, яичный порошок. И этот легкий, текучий майонез очень хорошо ложился струйками между слоями "Мимозы".

Некоторые - хоть и трудно в это поверить - добавляли в качестве очередного слоя, все для той же нежности, натертое на терке холодное, из морозилки, масло. И сверху тоже майонез, а как же. Окончательную же нежность этому продукту придавало название, ибо растение мимоза - символ мимолетности, недолговечности, капризности. И то: этот тертый желток на крыше салата засыхал очень быстро, эфемерная красота превращалась в твердые катышки, попахивающие луком и рыбой. Так что его готовили, а потом сразу накрывали перевернутой тарелкой или тем же пакетиком, чтобы салат пропитался к приходу гостей, но не заветрился.

Вот все это - консервы, талоны на зефир, очереди с детьми, мечты чтобы не в масле, а в собственном соку, в-холодном-автобусе-от-метро-до-окружной, хватит ли сыра, а вы что кладете, пакетики, шевелящиеся над газом, - всю эту эпоху, тонущую в майонезной нежности, в зимних сумерках, молодость мою, как я ее возненавижу? - никак, это моя жизнь, я ее прожила.  Только "Мимозу" ненавижу, за все, за все, пусть ответит за все. Кто-то должен ответить.

Состав:
1 банка рыбных консервов
1 яблоко
1 луковица
1 картошка или морковка
100 г масла (по вкусу)
100 г сыра
4 крутых яйца
майонез
сквозняк из балконной двери по ногам
далекие одиночные огни в январском мраке с высоты восьмого этажа
вечность.

Когда искала иллюстрации к Таниному тексту, нашла в Инете следующее:
Тайна «ТЭЖЭ»
Флаконы с одеколоном и духами были близки по роли в интерьере к фарфоровым фигуркам: их берегли как украшения. Духами пользовались только в особых случаях. Самый известный парфюмерный магазин в Москве находился на углу Тверской улицы и Камергерского переулка. Все подобные магазины назывались весьма таинственно – «ТЭЖЭ», что означало всего-навсего «товары для женщин».
До 1917 года в Москве работали две парфюмерные фабрики, позже переименованные в фабрики «Свобода» и «Новая Заря». Надо отдать должное флаконам для духов с притертыми, выточенными вручную пробками – они были действительно красивыми. Самые модные духи того времени: «Красная Москва», «Манон», «Красный мак», в середине 50-х годов – «Пиковая дама», «Лель», «Огни Москвы». Мужские одеколоны: «Кремль», «Золотая звезда», «Шипр», «Ориган». Многие из этих ароматов – родом из дореволюционной поры. Известно, что «Красная Москва» раньше называлась «Букет императрицы», и таких примеров заимствования ароматов несколько.
Насыпная пудра трех видов (белая, розовая, рашель) упаковывалась в круглые картонные коробочки. Самая дешевая – белая – называлась «Лебедь». Во времена обилия китайских товаров продавались книжечки рисовой пудры. С кремами, помадой дело обстояло гораздо сложнее – из-за отсутствия сырья, но все же кое- что выпускалось. Употребление косметики считалось «чуждым вкусом». Суровый советский быт не располагал к тому, чтобы красить губы или делать маникюр. Эти «мещанские» привычки часто высмеивались в сатирическом журнале «Крокодил». На Дулевском фарфоровом заводе изготовили даже скульптурную группу «У маникюрши» (автор НА. Малышева, 1954 г.), похожую на «крокодильскую» карикатуру. Брови выщипывали, превращая их в модную ниточку. Тушь для ресниц начали производить только в 60-е годы. Краска для волос отсутствовала до конца 50-х годов. Появившаяся «Гамма» восьми оттенков просуществовала до конца 70-х. Популярной была жидкость под названием «Восстановитель для волос». Спросом пользовалась и продукция Рижской парфюмерной фабрики, отличавшаяся разнообразием и считавшаяся более качественной. Для гигиенических целей продавался туалетный уксус, а в начале 60-х годов – туалетная вода «Сирень», «Жасмин».

Из Инета.
Вы — родом из СССР, если:
— считая дни недели, представляете себе школьный дневник;
— приставляете к луне палочку, чтобы сразу узнать, растет она или убывает;
— знаете, что заливная рыба — это гадость;
— помните, что такое мелофон;
— вашу знакомую Катю про себя вы называете «радистка Кэт»;
— вас приглашают в гости в Сибирь, отвечаете: «Уж лучше вы к нам»;
— ваш знакомый говорит, что родился в Вологде, то переспрашиваете: «Где-где-где-где?»;
— на вопрос: «Пароль?» отвечаете: «Бомба!»;
— знаете, что людей губит не пиво, а вода;
— вам известно, что Оливье — это не француз такой, а салат;
— помните, кто умер 21 января;
— при виде попа вам хочется спросить: «Почем опиум для народа?»;
— после смерти, чем бы вы ни занимались, попадете в рай;
— когда упоминают Дюма, в голове звучит голос Боярского: «Опять скрипит потертое седло»;
— знаете, что Вторую мировую выиграл не рядовой Райан, а наши, наши!!!

От себя добавлю
Вы — родом из СССР, если
- знаете, кто такая Анджела Дэвис;
- число 3,62  для вас не пустой звук;
- знаете вкус рыбьего жира, бутерброда с маслом и сахаром;
- когда вам говорят: «Кто?», отвечаете «Дед Пихто»

Надь, А. Девис лично письмо поддрежки писала, Саманту Смит  уже хуже, но помню (она по-моему какое-то письмо писала, что хочетв СССр и что-то типа такого),а Катю Лычеву - вообще такого имени не припомню. А что она сделала?

Опять глюки. Я цитировала Надю, а автомат приписал цитату Маре. Плагиатор!

Почитала про Дэвис в Инете.
Как я поняла, против  неё были выдвинуты несправедливые обвинения, её заарестовали 
Но потом суд отпустил её, вот после этого она и стала членом ЦК КП США. Потом, когда американская компартия поддержала ГКЧП, Дэвис порвала с коммунистами и активно занялась борьбой за права женщин и заключенных. Выступает против гомофобии и смертной казни.
Сейчас она— профессор философии Калифорнийского университета в Санта-Крус.
А вот и про нас есть:
- Арест Анджелы Дэвис вызвал бурную реакцию общественности по всему миру. В СССР лозунг «Свободу Анджеле Дэвис!» получил широчайшее распространение. Находящейся в заключении Анджеле Дэвис писали письма дети из школ всего Советского Союза.
Как щас помню: длинный белый конверт, на котором я собственноручно нарисовала розочку.

А вот ещё факты:
Джон Леннон посвятил ей в 1972 году песню Angela из альбома Some Time in New York City. В её же честь группа Rolling Stones написала сингл Sweet Black Angel.
«Свободу Анджеле Дэвис!» — песня Гарика Сукачева и Неприкасаемых.
В фильме Брат-2 девиз «Свободу Анджеле Дэвис!» произносит герой Виктора Сухорукова.
В одной из песен Владимира Высоцкого есть строки «Ну а потом, на закрытой, на даче,где к сожалению навязчивый сервис, я и в бреду всё смотрел передачи, всё заступался за Анджелу Дэвис».