ПРОШЛОЕ ВЕРНУЛОСЬ, ТОЛСТЫЙ!

   Привет, друзья! Почти месяц меня болтало по разным городам и весям. Мое длительное отсутствие в Томске было вынужденным, а сама поездка не сулила ничего хорошего. У ТВ-2 опять возникли проблемы с лицензией, и я сорвался с места в Москву. Россия, как известно, страна приемных, вот их я и начал со всей своей сибирско-еврейской прытью атаковать. Но величавые обитатели больших кабинетов видеть меня никак не хотели, довольствоваться приходилось ангельскими голосами секретарш, чем и наслаждался всю
первую неделю пребывания в столице. Как-то в пятницу решил я написать смс Бобу и узнать, чем он вечером занимается. Ответ пришел немедленно. Мне было велено явиться в синагогу в Марьиной роще, ибо у правильных евреев шабат. Не будучи уверенным в моей правильности и опасаясь отлынивания от выполнения священных обрядов, Боб заехал за мной сам. Водрузив на лысеющие макушки ермолки, мы вошли в огромный зал, выстроенный на деньги лучших представителей России - Абрамовича, Фридмана и
других. Зал был полон смеющимися и пританцовывающими людьми приятной наружности. Вскоре вышел главный раввин России Бер Лазар. Он произнес речь в честь субботы. Основной смысл послания был в том, что бог создал мир для евреев. Я был не против. А остальные 7 миллиардов, сказал он, были созданы тем же автором, чтобы они стали клиентами евреев. Я понял, что-таки разбогатею.
Потом особо приближенные, а Боб(а значит и я)был одним из них, прошли в трапезную, где подавали кошерную еду. Бесплатно. Мы поели с большим аппетитом, но без фанатизма.
   Вечер удался, и я начал понимать, что то был знак и теперь у меня все пойдет гораздо лучше.
   Дело в том, что за некоторое до описываемых событий время у меня случилось нечто, что заставило меня обращать внимание на знаки. А именно, в шубботу, простите, в субботу (уже начинайте обращать внимание на знаки) у меня спи., простите, украли ноутбук со всей моей жизнью в придачу, ибо именно там моя жизнь во многом и концентрировалась. Я возвал к небесам в поисках справедливости.
   Откликнулась Вика. Практически голосом Бер Лазара она сообщила, что это знак и нужно лишь правильно его прочитать. Я напряг
мозги, но ничего, кроме того, что у меня просто ноутбук спи, простите, украли, мне в голову не приходило. Но у Вики было знание, которым она щедро со мной и поделилась. Мне свыше, провещала Вика, решили дать испытания, чтобы я подвел черту под
опостылевшим прошлым, перестал впустую тратить свою жизнь и начал новую, полную возвышенных чувств и деяний. Кроме того, один ее нетомский приятель, не понаслышке знакомый с восточными практиками, устремил по ее просьбе сквозь тысячи километров
свой взор прямо в меня и увидел незначительные проблемы с простатой и печенью, но это, по его авторитетному мнению, не оказывало
существенного влияния на мою жизнь, а мне лишь надо найти в себе силы. Я тоже попытался устремить в себя взор с более близкого расстояния, простату увидел, но она ничего мне не сказала, а печень не смог, ибо не знал, где она находится. Но так или иначе, я уже понимал, что моя пятничная смс Бобу также являлась знаком, в чем я лишний раз убедился, поедая в приподнятом настроении рядом со своим милым другом Бобом кошерную селедку в синагоге в Марьиной роще.
   Конечно, после такого мои мысли бежали в прямо противоположном направлении относительно того, куда обычно у меня бежали мысли вечером в пятницу, накануне субботы с ее длинными утрами. И я позвонил Татьяне Ковалевой. "Татьяна, - неожиданно пропел в трубку мой голос, - а не сходить ли нам завтра, в субботу, к Ефиму Борисовичу во Дворец пионеров?". Ефима Борисовича я не видел лет пятнадцать, несмотря на свои частые посещения Москвы. Впрочем, и саму Татьяну я тоже не видел до сорокалетнего юбилея лет десять. На том конце провода повисло молчание. Мне показалось, что Татьяна решила, что то был голос из преисподней. Но это был я. Но не я. Ибо было это после того, как у меня ... ноутбук, после ниспосланного Викой знания о знаках, после пятничной смс Бобу,
после посещения синагоги и кошерной селедки.
   То и вправду был другой человек. Я сам еще с ним не был как следует знаком. И я поехал в субботу во Дворец пионеров. Они встретили меня на пороге. Татьяна улыбалась широко, приветливо и немного грустно, словно я был ее заблудшим, но прощенным
супругом. Ефим улыбался мудрой, доброй и тоже немного грустной улыбкой, словно я был заблудшим, но прощенным сыном. Я был счастлив, меня там любили. Ефим провел нас по Дворцу, мы смотрели фотографии, он рассказывал невероятно трогательные истории про изображенных на них воспитанников, я млел от сладостного возвращения в давно забытые интонации своего детства.
   Прошлое вернулось, Толстый! И, видит бог, мне нравилось быть старым новым Толстым.
Потом в кабинет к Ефиму залетали дети, каждому он находил какие-то слова, всем меня представлял, а я пытался увидеть в их лицах лица своих друзей - Эдика Штерингарца, Коли Мухина, Андрея Белкина, потому что среди этих детей были и их дети. Ушел я оттуда совершенно одухотворенный, и мы еще пару часов болтали о разном с Татьяной, и было хорошо.
   Следующую неделю я опять занимался своими делами, не очень успешно, меня по-прежнему никуда не пускали, но, странное дело, меня это не сильно ранило.
   В какой-то момент ко мне пришла мысль. Эту мысль я стал лелеять, обращался с ней нежно и деликатно, боясь утратить, я
наслаждался ею любую свободную минуту. В последний раз так много думал я об одном и том же году в 92-ом, когда меня отправили в
пятинедельную поездку по Америке, и на третью неделю молодой организм уже не мог отвлекаться на всякие чикаги, упорно возвращаясь к главному.
  С тех пор я никуда надолго не уезжаю. Так вот, на этот раз мысль была совсем о другом. Я решил, что мне надо съездить в Израиль.
Но не одному, а взять с собой своих детей. Благо, виз сейчас не надо, у сына каникулы, а у меня есть пара-другая кредитных карт, с которых деньги снимать можно сегодня, а думать о последствиях завтра. Со всей решимостью я начал эту идею претворять в жизнь, и вот мы на священной земле. Незадолго до этого ее осваивали Кочергины с Мишей Штуровым, но наши пути не пересеклись. Но у меня была и другая сверхзадача. Я должен был именно в Израиле, именно со своими детьми уже окончательно сдать экзамен перед высшими силами и показать, насколько я усвоил их знаки. В короткой поездке был запланирован Иерусалим. Накануне я пообщался с томским раввином и спросил, где именно в вечном городе нам стоит побывать. Раввин, верный ученик Бер Лазара, сказал, что, конечно, только в еврейских местах, нафига нам, хоть и необрезанным, но все же евреям, храм гроба господня. Но судьба возможности поразмышлять о сказанном не дала. Ибо она дала лучшего экскурсовода Израиля Алика Литвака.
- На священной земле я буду говорить о толерантности, - возвышенно начал Алик.
- А скажите, Алик, а можно ли.., - мне было важно обратить его внимание на то, что с нами десятилетний Давидка, и это надо учитывать в подаче материала.
- Здесь монолог, а не диалог, - перебил меня толерантный Алик.
Спустя четыре часа я осмелился задать еще один вопрос: "что, именно отсюда он и вознесся?". Взгляд Алика сомнений не оставил - общения с высшими силами сегодня не будет. Вообще-то, Алик был фееричен, тексты по содержанию не уступали библейским. А закончил он так:
- И иудей, и христианин, и мусульманин на этой земле должны говорить друг другу:"И ты прав".
-И ты прав, - сказал я утомленному Алику на прощание.
   Весь последний день пребывания в Израиле мы провели в обществе Геры и Сони. На время завязав с высшими силами, мы предавались низменному. На любимой мной улице Дизенгофф в Тель-Авиве мы пили самые разнообразные свежевыжатые соки. Один из них мог бы называться "коктейль Григоренко", ибо его делают из свежевыжатой пророщенной пшеницы. Наверное, такое же
послевкусие было у Бублика на утро после 40-летия штаба.
   Настроение было приподнятое. Гера рассказывала об очередных перепитиях в семейной жизни томских штабистов, включая меня, Давид заходил в каждый магазин в поисках одежды с черепами, а я наслаждался мгновением и вновь радовался, что ко мне, Толстому, вернулось прошлое. И рядом со мной любимая Гера и удивительная, тонкая, красивая Соня.
По возвращении с земли обетованной я снова приступил к выполнению своих рабочих обязанностей, а именно, к выслушиванию рассказов секретарш о том, что у моих визави слишком плотный график и в нем нет места для меня.
   И тут на штабном сайте я прочитал, что в Москве дает гастроли Юра Фатеев. К тому же, в этот день был день рождения Боба. Радостное возбуждение вновь овладело мной.
   Увиденное сразу поразило меня. Зал был в полутьме. В центре на полу беспорядочно сидели и лежали люди, у некоторых из них были закатившиеся глаза и они, судя по всему, находились в полуобморочном состоянии. Слева играл ансамбль. Один из музыкантов тоже сидел на полу и во всю мощь, надувая щеки до размера головы, дул в длиннющую трубу, напоминающую сильно удлиненный болгарский перец. Другой приставил к губам что-то затерявшееся в его кулаке и издавал звуки, похожие на те, что издал как-то Бублик, когда в Космонавте ему попали между ног мячом во время игры с Кедровым. Над этим возвышался высокий бородатый красавец, державший в руках нечто, походившее на большую подзорную трубу, он наклонял ее то влево, то вправо и внутри перекатывалось какое-то сыпучее вещество, издавая шелестящие звуки ("кокаин", - подумал я). Это колдовал Юра Фатеев. Я перевел взгляд вглубь зала. Сначала я увидел Сережу Волкова-Скуридина, лежавшего навзничь во всю длину своего спецназовского тела. Я, было, подумал, что он подпевает, приблизившись, понял, что храпит. Странным образом, его храп добавлял в какофонию  дополнительные нюансы и кто-то находившийся рядом, не из наших, сложив ноги калачиком, в такт Серегина храпа двигался телом взад и вперед. Неподалеку от них, без всякой стилистической связи с происходящим в других частях зала, словно в деревенской избе Снежной республики, происходило движение. Сильно смахивающий на Ричарда Гира Серега Егоров, сидя на корточках, держал в руках бутылку. Мне показалось, что Надежда собиралась взмахнуть руками и запеть: "Ах, картошка, тошка, тошка". Боб расставил китайские пиалы и Егоров уверенным движением и с явным удовольствием начал разливать жидкость цветом коньяка и запахом пророщенной пшеницы.
-Классика шаманской музыки, - послышался голос Юры Фатеева.
-За встречу, - прочувствованно произнес Егоров.
-С днем рождения, Боб!, - неожиданно громко прогремел, вставая, двухметровый Серега Волков, чуть не раздавив впавшую в экстаз
поклонницу его храпа.
   Прошлое вернулось, Толстый! И мне опять было радостно, как в детстве, и всех, кто находился рядом, я любил и душа моя смеялась.
   На следуюший день мне позвонил Боб и попросил встретиться с его дочерью Ольгой, приехавшей в Москву по делам из Германии. Я с
удовольствием согласился. Мы условились попить кофе в торговом центре "Времена года", в котором находится очковый магазин Боба, являющийся частью очкового бизнеса Боба, где я собрался купить себе очки после очковой консультации в очковой клинике Боба, где мне констатировали, что я все же не молодею.
   У Ольги работа, связана с тем, что она помогает российским клиентам обследоваться и лечиться у лучших врачей Германии. Я должен был стать поставщиком таких клиентов из России, видимо, Ольга полагала, что все мои знакомые из сферы телевидения тяжело больные люди, что, впрочем, близко к истине. Но прежде, чем согласиться, я все же должен был изучить тему.
- Оля, а как насчет уролога, - осторожно поинтересовался я, вспомнив, предсказание Викиного оракула относительно моей простаты.
- Могу предложить замечательного уролога. Он удаляет простату с сохранением потенции, - воодушевленно ответила Ольга.
- А он не антисемит?
- В Германии нет антисемитизма, - жестко, как отрезала, сказала Ольга, и я увидел Катю Вормсбехер.
- А у меня есть знакомый, эмигрировавший в Германию по еврейской линии. Так он собирается назад.
- Почему?
- Он говорит, что какой еврей может жить в городе, который называется Дахау.
Ольга рассмеялась, и я увидел Боба Городецкого. Вообще, Ольга очень обаятельная девушка и очень красивая. Мне с ней было легко, как будто мы тысячу лет знакомы.
   И вот последний день, завтра улетать домой. У меня самая, наверное, важная встреча, которой я добивался весь месяц - с большим
начальником, ведавшим судьбами скромных вещателей. До меня доходили слухи, что нам инкриминиуют несколько злодеяний, каждое из которых тянет на высшую меру, но ни одно из них к нам не имеет никакого отношения. В частности, нам "шьют":
- существование на западные гранты и шакаливание у посольств;
- вещание "Свободы" в Томске.
  Было что-то еще третье, но я забыл. Так вот я начал свою речь с развенчивания вышеперечисленных мифов. Начальник слушал меня не очень внимательно и не поднимал глаз. В конце моего прочувствованного монолога, он сказал, что пользуется разными источниками информации относительно нас, и у него нет ни малейших оснований не доверять им, а доверять мне. В частности, когда речь идет о вещании "Свободы".
- Но мы и вправду ее не вещаем, - сказал я, лихорадочно соображая, чем с этим собеседником будет лучше усилить сказанное - "мамой клянусь" или "бля буду".
- А в каких вы отношениях с директором предприятия, которое транслировало радио "Свобода"?
- С Виктором Зимой? Мы с ним в детстве в одном пионерском штабе были, - промямлил я и услышал голос Гычи:"Никуда ты не денешься с подводной лодки".
   Прошлое вернулось, Толстый!
   Не буду утруждать вас описанием всей беседы, скажу лишь, что мне все равно не поверили, но помочь с лицензией обещали, ибо я поднял на уши такое количество людей, что было легче помочь, чем отказать, даже несмотря на связь с Гычей.
   И вот я в Томске. В этот вечер в одном из клубов проходила модная тусовка, на которой я обещал быть. Дома успел лишь принять душ и переодеться и сразу туда. Ближе к полуночи засобирался домой. Уже на выходе знакомый предложил затянуться. Я сделал это лишь один раз. Честно!
    Дома впервые со времени приезда прошел на кухню. В раковине, уютно положив голову на недомытую месяц назад чайную ложку, лежала синица. Неживая.
- Неплохой косячок, - подумал я и сразу лег спать.
   Утром первым делом пошел на кухню. Синица лежала на том же месте.
- Слава богу, не свинья, - попытался развеселить себя я, вспомнив, что сейчас грипп не птичий, а свиной. И в полном недоумении поплелся на работу, сразу зашел к Геше в кабинет. Он играл в дартс.
- Гриха, у меня в раковине дохлая синица. Что бы это значило?
- Это значило, - не переставая целиться, сказал Геша, - что замерзшие синицы падают в вентиляционные отверстия.
   Эта версия меня устроила. Вечером, обследовав все отверстия в своей квартире, я не обнаружил ни одного, через которое могла проникнуть дохлая синица.
   Был вечер пятницы. Начало шабата. Каждую пятницу я хожу в баню. К Коклюшу. Там собирается замечательная компания. Попариться к Коклюшу приходят два бывших бандита - Серега и Жека, два православных священника - отец Никон и отец Евгений, а также киргиз Назар, он же подполковник милиции и начальник Томского вытрезвителя. Коклюш знает с кем водить знакомства! Зайдя в парную, я увидел как отец Никон наяривает березовым веником киргиза-подполковника Назара и одновременно проповедует:
- Если Господь наслал на тебя, Назар, испытание, ты не спрашивай "за что?", ты спрашивай "для чего?".
   Судя по температуре в парной и вытаращенным глазам, киргиз Назар был уже готов проинтервьюировать господа, причем, неважно какого.
   А я блаженно сидел на полке, в голове проносились события последнего месяца, и эти мысли были приятными. Прошлое ко мне вернулось, заполонило все мое существо и не отпускало весь месяц. Но тут всплыла в голове дохлая синица в раковине и я, было, начал, думать об этом знаке. Но обстановка делала свое дело, и я, расслабленный, вспомнил анекдот, которым и заканчиваю свое длинное повестование.
   Приходит еврей к раввину и говорит:
- Ребе, помоги мне решить одну проблему. У меня два гуся. Один белый, другой серый. Если заколю белого, серый будет скучать. Если заколю серого, белый будет скучать.
- А ты заколи обоих.
- Тогда я буду скучать...
- Да, сложная проблема. А ты сходи в церковь к батюшке, может, он поможет.
   Приходит еврей в церковь. Там батюшка. С похмелья. Волосы всклокочены, борода набок.
   - Батюшка,- обращается к нему еврей, - Помоги решить мне проблему. У меня два гуся. Одни белый, другой серый. Если заколю белого, серый будет скучать.
- Ну и х.й с ним!

  С уважением, искренне Ваш Аркадий Майофис
  П.С.  1. Все истории подлинные.
          2. Если кого-то обидел, прошу прощения, это исключительно нечаянно и из-за погони за красным словцом и славой эссеиста.
          3. Я всех люблю!